Женщина, убиравшая квартиру у старика, к которому меня направили для помощи в смене подгузников и купания, сказала, что когда она попала сюда впервые, то квартира была заполнена нечистотами и гниющей пищей, а невестка и сын оставляли еду для старика на пороге в миске, как собаке. Впрочем, изменилось не так много. За день или два, когда квартира не убиралась, в ней в разных местах были следы размазанных фекалий и пища, растоптанная на полу. Кроме пищи, на полу всегда была разбросана мелочь, которую уборщица каждый раз собирала и складывала в отдельную тарелку на столе. Старик плохо слышал и видел, но любил гулять подолгу и его часто можно было встретить в разных местах города, куда он забредал. Многие люди знали его и помогали вернуться домой. Бывало, что он выбирался за пределы города и только спустя несколько дней его находила полиция, например, идущим вдаль по морскому берегу. При полноте двигательной способности ног, старик практически не понимал как организовать действия рук и поэтому не мог сменять подгузники, из которых в какой-то момент начинало вываливаться содержимое. Иногда ему удавалось снять переполненный подгузник, и тогда последний оставался на полу. Способности рук хватало только на то, чтобы неловко подносить пищу ко рту, доставать деньги из кармана, правда роняя при этом и первую, и вторые.
Сын с невесткой разделили квартиру старика, построив стену и сделав два отдельных входа. В отделённой комнате были построены санузел и душевая, но воду для купания старику систематически забывали греть и мне приходилось купать его только в солнечные дни, когда вода достаточно нагревалась от солнечных батарей. Жалюзи и стекло большого окна были разбиты, и поэтому комната старика была открыта холоду, жару и ветру. Совершенно сюрреалистично это выглядело в дни, когда холодный ветер заносил в комнату, прямо на кровать старика, стоявшую у окна, брызги дождя. В это время старик, завернувшись в несколько одеял, спал, а возле ног у него работал спиральный обогреватель.
Работники социальных служб пытались заставить сына проявлять минимальную заботу о старике, грозя вмешаться в происходящее, но им не удалось добиться ничего, кроме обещаний. Одна из социальных работниц рассказала мне, что этот старик является одним из самых богатых пенсионеров в городе, и на его деньги дети уже заканчивают постройку особняка. Однажды мне довелось повстречать этого старика выходящим с сыном из банка, где они, как было ясно из их разговора, оформляли документы. Сын с невероятно самодовольной улыбкой похлопал отца по плечу и со словами: «Смотри, какой у меня для тебя подарок!» протянул ему пакет дешёвых шоколадных конфет. Старик тоже очень широко и безумно улыбался.
Меня старик расспрашивал: «Мы скоро заканчиваем строительство особняка, ты сможешь приезжать ко мне туда?» Что я мог сказать ему в ответ? «Буду приезжать, если позволят обстоятельства» – отвечал я.
Я попробовал надавить на совесть сына старика и объяснил ему, что в те дни, когда я не посещаю больного, совсем не трудно сменить ему ещё не переполнившийся подгузник. Но тот с перекосившимся от гнева лицом отверг моё предложение: «Я ему менять подгузник не буду». Кто знает, воспитывал ли его отец и если воспитывал, то как…
После всего сказанного трудно себе представить, что старик чувствовал себя радостным, но это было так. Я не видел его плачущим, но часто видел смеющимся. Он не замечал ужаса своей жизни и чувствовал себя этаким отдыхающим в санатории. В этом отношении примечательна следующая история.
У старика началось сильное раздражение в паху, появились раны. Я опасался, что если не менять подгузник и не дезинфицировать раны каждый день, то может развиться опасное воспаление. Не видя другой возможности, я решил какое-то время заезжать к больному каждый день для этих процедур. Так продолжалось около недели и кожа старика стала заживать. Когда же я приехал в очередной, шестой или седьмой раз, я не застал старика дома. На следующий день он объяснил мне, что ему захотелось погулять. Внезапно я понял, что единственным человеком, который воспринимал состояние старика как полное страдание, был я.
При этом от родственников старика исходило состояние напряжения и уныния, невзирая на их ловкую организацию собственного материального счастья. Наблюдая эту ситуацию, я видел, что спасительным кругом старика стало отсутствие цепляния за свои деньги и имущество. Отдав всё своё состояние в руки пройдох, он сумел остаться богатым человеком, имеющим хорошее настроение.
Прошло время и на работе по уходу за этим стариком меня сменил другой человек. Он рассказал мне, что дети больного переехали жить в особняк и продают квартиру, в которой жили. Старик остался жить в своей комнатушке с разбитым окном. А иногда я и сам видел старика гуляющим по улицам. Всё в том же хорошем, сравнительно со множеством обычных людей, настроении.
Author
Женщина, убиравшая квартиру у старика, к которому меня направили для помощи в смене подгузников и купания, сказала, что когда она попала сюда впервые, то квартира была заполнена нечистотами и гниющей пищей, а невестка и сын оставляли еду для старика на пороге в миске, как собаке. Впрочем, изменилось не так много. За день или два, когда квартира не убиралась, в ней в разных местах были следы размазанных фекалий и пища, растоптанная на полу. Кроме пищи, на полу всегда была разбросана мелочь, которую уборщица каждый раз собирала и складывала в отдельную тарелку на столе. Старик плохо слышал и видел, но любил гулять подолгу и его часто можно было встретить в разных местах города, куда он забредал. Многие люди знали его и помогали вернуться домой. Бывало, что он выбирался за пределы города и только спустя несколько дней его находила полиция, например, идущим вдаль по морскому берегу. При полноте двигательной способности ног, старик практически не понимал как организовать действия рук и поэтому не мог сменять подгузники, из которых в какой-то момент начинало вываливаться содержимое. Иногда ему удавалось снять переполненный подгузник, и тогда последний оставался на полу. Способности рук хватало только на то, чтобы неловко подносить пищу ко рту, доставать деньги из кармана, правда роняя при этом и первую, и вторые.
Сын с невесткой разделили квартиру старика, построив стену и сделав два отдельных входа. В отделённой комнате были построены санузел и душевая, но воду для купания старику систематически забывали греть и мне приходилось купать его только в солнечные дни, когда вода достаточно нагревалась от солнечных батарей. Жалюзи и стекло большого окна были разбиты, и поэтому комната старика была открыта холоду, жару и ветру. Совершенно сюрреалистично это выглядело в дни, когда холодный ветер заносил в комнату, прямо на кровать старика, стоявшую у окна, брызги дождя. В это время старик, завернувшись в несколько одеял, спал, а возле ног у него работал спиральный обогреватель.
Работники социальных служб пытались заставить сына проявлять минимальную заботу о старике, грозя вмешаться в происходящее, но им не удалось добиться ничего, кроме обещаний. Одна из социальных работниц рассказала мне, что этот старик является одним из самых богатых пенсионеров в городе, и на его деньги дети уже заканчивают постройку особняка. Однажды мне довелось повстречать этого старика выходящим с сыном из банка, где они, как было ясно из их разговора, оформляли документы. Сын с невероятно самодовольной улыбкой похлопал отца по плечу и со словами: «Смотри, какой у меня для тебя подарок!» протянул ему пакет дешёвых шоколадных конфет. Старик тоже очень широко и безумно улыбался.
Меня старик расспрашивал: «Мы скоро заканчиваем строительство особняка, ты сможешь приезжать ко мне туда?» Что я мог сказать ему в ответ? «Буду приезжать, если позволят обстоятельства» – отвечал я.
Я попробовал надавить на совесть сына старика и объяснил ему, что в те дни, когда я не посещаю больного, совсем не трудно сменить ему ещё не переполнившийся подгузник. Но тот с перекосившимся от гнева лицом отверг моё предложение: «Я ему менять подгузник не буду». Кто знает, воспитывал ли его отец и если воспитывал, то как…
После всего сказанного трудно себе представить, что старик чувствовал себя радостным, но это было так. Я не видел его плачущим, но часто видел смеющимся. Он не замечал ужаса своей жизни и чувствовал себя этаким отдыхающим в санатории. В этом отношении примечательна следующая история.
У старика началось сильное раздражение в паху, появились раны. Я опасался, что если не менять подгузник и не дезинфицировать раны каждый день, то может развиться опасное воспаление. Не видя другой возможности, я решил какое-то время заезжать к больному каждый день для этих процедур. Так продолжалось около недели и кожа старика стала заживать. Когда же я приехал в очередной, шестой или седьмой раз, я не застал старика дома. На следующий день он объяснил мне, что ему захотелось погулять. Внезапно я понял, что единственным человеком, который воспринимал состояние старика как полное страдание, был я.
При этом от родственников старика исходило состояние напряжения и уныния, невзирая на их ловкую организацию собственного материального счастья. Наблюдая эту ситуацию, я видел, что спасительным кругом старика стало отсутствие цепляния за свои деньги и имущество. Отдав всё своё состояние в руки пройдох, он сумел остаться богатым человеком, имеющим хорошее настроение.
Прошло время и на работе по уходу за этим стариком меня сменил другой человек. Он рассказал мне, что дети больного переехали жить в особняк и продают квартиру, в которой жили. Старик остался жить в своей комнатушке с разбитым окном. А иногда я и сам видел старика гуляющим по улицам. Всё в том же хорошем, сравнительно со множеством обычных людей, настроении.
